В марте в Старооскольском театре для детей и молодежи состоялась премьера спектакля по пьесе Е. Гришковца «Дредноуты». Поставил его молодой актер Петр Бежин. В начале апреля один из премьерных показов посетил и ваш покорный слуга.
«Пьеса для женщин. Монолог. (Спектакль, который не получился)» — вместо предисловия у Гришковца. Задача Бежина, соответственно, «просто» пересказать весь авторский текст «в одно лицо». Сверхзадача: заставить нас, зрителей, что-то почувствовать. Но вот что? Дело в том, что внимательный читатель/зритель/слушатель обнаружит две темы в этой пьесе, и одна из них сильно превалирует над другой, являясь, на самом деле…второстепенной, фоном. Как это возможно, а главное, как это возможно передать со сцены – я попытаюсь отразить подробно ниже.
Каюсь, я прочитал произведение перед просмотром. И забеспокоился за постановщика, являющегося также главным и единственным актером. Казалось бы, с чего мне о ком-то неизвестном переживать и кто я вообще такой, чтобы сомневаться в мастерстве господина Бежина? Но, тем не менее, так вот случилось. А случилось это потому, что мне показалась его задача нереальной или сверхсложной. И, кажется, таковой она и была! Не от того ли и сам Гришковец предварил пьесу фразой «спектакль, который не получился»? Не обречена ли главная идея на провал заведомо? Можно ли показать нечто, чего… как бы нет?
В общем, недюжинной храбростью должен обладать молодой постановщик, чтобы взяться за такое произведение. Ну и, уверенностью, соответственно.
Итак, о чем эта пьеса? «О боевых морских кораблях – дредноутах, линкорах и прочих эсминцах. О храбрости и доблести. О настоящих мужчинах» — скажет непредвзятый зритель. Ну, имеет право так сказать он, ибо 4/5 пьесы именно об этом. А может, и все 9/10! Однако же, простите, но пьеса совершенно не о том! Она о мучительной мужской самоидентификации, о беспричинной(?) неудовлетворенности собой, об отражении уязвленного самолюбия в кривом зеркале женских глаз и о… стыде за себя, таких.
Впрочем, довольно уже непоняток: «Дредноуты» Гришковца-Бежина, прошу любить и жаловать!
На сцене – главный герой. Он в светлом костюме, светлой рубашке и светлых же туфлях. Реквизит: слева — стол, на котором початая бутылка вина, один фужер и пепельница, справа – аквариум, в котором рассказчик запускает бумажный кораблик. Банальный символ, банальность которого нивелируется лишь признанием Гришковца этой самой банальности. «Я отлично понимаю, что это очень избитый и пошлый образ. Мол, какие бы ни были большие корабли, но с точки зрения… (указывает рукой неопределенно вверх). Банально! Пошло! (разводит руками) Все понятно.» Сентиментальный рассказчик стесняется своей сентиментальности. Зрителю сразу должно стать понятно, что герой стереотипизирован и вообще зажат. И главное, недооценен, недолюблен женщинами (а может, собой?!). Но это – чуть позже, пока же он просто немного странный персонаж, который повествует о том, что однажды «наткнулся» («именно что наткнулся») на книгу о военных кораблях. Прочитав половину уже в книжном магазине, он настолько проникся темой, что начал скупать подобные книги и, со временем, стал знать о боевых кораблях «столетней давности» всё. Но параллельно с открытием военной флотилии начала XX века герой открывает для себя и тот факт, что женщины не читают таких книг! Вообще никогда не читают! «А значит, ничего не знают о мужчинах», — заключает персонаж и на протяжении всей пьесы сокрушается по этому поводу. «Если бы женщины прочитали Эти книжки, то им, может быть, стало бы лучше и легче. Может быть, они бы с большей надеждой смотрели бы на нас… Да, вот лично на меня.»
Вся пьеса построена на одной навязчивости, поселившейся в голове персонажа. Очевидно под воздействием этих книжек он решил (понял? почувствовал??) , что те герои-мужчины, способные приять смерть как должное, как подарок, как награду, – и есть мужчины как таковые, мужчины по своей сути, или «настоящие мужчины». Вот эта мысль и вызвала множественный диссонанс у
героя, показать который обязан был Бежин. И вы знаете, показал! Ну, по крайней мере, я увидел, почувствовал.
Однако, возвращаясь назад, к самому началу, напомню, что речь о «спектакле, который не получился». Что хотел сказать этим автор? Или что оправдать? На мой взгляд, этим объясняется слишком глубокое погружение в фон, слишком мощная концентрация на второстепенном. Для этого постановщик на добрых сорок минут помещает слушателя в мир, где царят гигантские боевые машины, казалось бы, призванные лишь убивать, однако, окутанные героическим флером, кажется, созидающие нечто величественное, но неуловимое, где честь, доблесть, мужество и смерть идут рука об руку, и где воины не просто не обсуждают приказы, но даже не думают о целесообразности жертв, коими им же самим и предстоит стать. Они погибают столь естественно, сколь некогда родились, и в этом есть какой-то ускользающий, но великий смысл…
И зритель проникается. Ну не может не проникнуться, потому что использовано так много штампов, что Гришковцу в очередной раз приходится извиняться (от лица персонажа, естественно). Да что там проникается — начинает гордиться… собой! Ну а как не загордишься, если вот ведь истинно человеческое поведение, недоступное никаким иным видам! И неважно, какие национальности у героев! Важно, что это — Люди, и, что не менее важно в контексте данного произведения, – Мужчины. Победа над страхом, над инстинктом самосохранения – критерии мужественности, возводящие Тех людей на пьедестал недостижимой высоты…Вот только не спрашивайте: зачем. Даже не задавайтесь вопросом! Этим вопросом легко их всех предать…
И вот тут, когда зритель уже окончательно уплыл вслед за величественными дредноутами, рассказчик снова возвращается к главному, то есть, к себе. Причем к себе такому, который никакого отношения к этим, «настоящим» не имеет: «Просто я знаю наверное, что вряд ли сам сделал бы так. Потому что у меня уже есть мое с*аное высшее образование. Я уже знаю историю, понимаю разные смыслы, умею их находить, или в нужной ситуации не находить. Вот окажись я у той пушки, вряд ли я нашел смысл ее наводить куда-то…» Однако же ему все равно нестерпимо сильно хочется, чтобы женщины прочитали о тех мужчинах… Зачем? Кажется, он и сам до конца не понимает и не видит разрыв логической цепочки.
Резюмируя, хочу сказать следующее: на мой взгляд, идея всего произведения в том, что обычный личный опыт, достижения, научно-технический прогресс, цивилизация в целом все больше удаляют нас, мужчин, от нашей сути, и скоро «мужественность» станет столь же диковинным словом в лексиконах современников, как «дредноуты». В общем, в лице своего персонажа Гришковец как бы извиняется за всех нас перед женщинами. Ну, а перед кем нам еще извиняться?)
И в заключение еще несколько слов о Бежине. Помните, в начале статьи я признался, что боялся за него? Так ведь было же отчего! Текст такой, что чуть больше пафоса в голосе – и привет — стало бы просто приторно, противно от всего этого запредельного героизма, итак диссонирующего с нашим «диванным» мироощущением. Чуть резче мимика, чуть истеричнее жесты – и прощай доверие к актеру, прощай чувствование персонажа. Но нет же! Все сделано, как модно сейчас говорить, с гомеопатической точностью! Спасибо, Бежин, вы – молодец!
Андрей Дубровин
