Текущий сезон в Старооскольском театре для детей и молодежи выдался богатым на бенефисы. В начале октября зрители пришли поздравить старейшего актера нашей сцены — Евгения Васильевича Батурина — с 95-летием, а спустя полтора месяца очередь принимать поздравления настала для Сергея Лысенко. 23 ноября ему исполнилось 40.
Что и говорить, совершенно несерьезная это цифра, особенно на контрасте с батуринской. И, тем ни менее, что-то уже пройдено. Сыграно более 50 ролей. В каком-то смысле прожито более 50 жизней. В общем, уже есть, что сказать людям и за что их поблагодарить...
«Единственная твоя обязанность в любой из данных тебе жизней заключается в том, чтобы ты был верен самому себе...» — это цитата (и все далее по тексту) из книги Ричарда Баха «Иллюзии, или приключения Мессии, который Мессией быть не хотел», — любимого литературного произведения моего собеседника. Я противник высокопарных слов и пафосных оборотов, но, кажется, это в полной мере о Лысенко.
Мало кто знает и понимает, что быть актером провинциального театра — совсем не богемное дело. Банально потому, что денег за это не платят. Ну, или почти не платят. Потому что техническое оснащение рабочего пространства — никакое. Потому что... Можно долго перечислять. Остаться в таких условиях в профессии — значит, быть в хорошем смысле, немного сумасшедшим, фанатом своего дела — остаться верным самому себе.
«Каждая мечта тебе дается вместе с силами, необходимыми для ее осуществления. Однако тебе, возможно, придется ради этого потрудиться».
...Уже в 10 лет, ударная сила школы на всех утренниках и конкурсах чтецов, белобрысый севастополец с широко распахнутыми глазами Сережа Лысенко решил, что станет актером. Почему? «Актер может попробовать себя в разных профессиях», — напишет он тогда в сочинении. Потом были школьная команда КВН, ТЮЗ, провал в Щукинском училище, армия, два незаконченных среднетехических («Ну, не мое это!») и знаковая встреча с режиссером Севастопольского молодежного театра на Большой Морской Виктором Абрамовичем Оршанским.
— 23 декабря 1987 года я пришел из армии, а 25-го уже был у Оршанского, — вспоминает Сергей. — В конце января он дал мне первую роль в спектакле «Знать бы прикуп...» Борис-Брелок — венценосная моя роль! Я ее потом 20 лет играл...
Со временем репертуар рос. Нужно было зарабатывать на жизнь, и театр, как в омут, кинулся в гастрольную деятельность:
— Два года без выходных и отпусков мотались по всему Южному берегу. Мы были в таких закоулках...Дома культуры, пионерские лагеря. Практически «чес»... Но на этом что-то выстругалось такое... По три спектакля в день, публика все время разная. Я впервые почувствовал, что это не хобби, а работа. И это серьезно!
Следующим этапом стало обучение в Ярославском театральном училище. Он пришел туда, как Ломоносов в Москву, — волосы до плеч, кожушок и рюкзачок: «Учиться хочу». «Молодой человек, у нас платное обучение. Вы понимаете? Чем платить-то будете?» — спросили его. «Рыбными консервами», — хотел сказать он, но подумал и ответил: «Заработаем. У нас — театр». «Хорошо, мы приедем, посмотрим», — неожиданно пошли навстречу ярославцы. И, действительно, приехали, отсмотрели весь репертуар и решили попробовать!
Попробовали, и получилось так, что севастопольский курс со временем стал визиткой всего училища. А учились по весьма жесткому графику: с девяти утра до трех дня — танцы, вокал, речь. После трех — репетиции, спектакли.
— Каждое лето к нам на установочные сессии приезжали преподаватели. «Строгали» они нас по-серьезному! И я им жутко благодарен за это. Я на каком-то этапе был профнепригоден по трем дисциплинам: речи, вокалу и танцам. По основным актерским дисциплинам! Если бы мы не были одной труппой, многих бы потеряли. И меня бы отсеяли, сто процентов. Помню, моя любимая Светлана Васильевна Бабарыкина подозвала к себе и говорит: «Молодой человек, вы знаете свои недостатки?» Я говорю: «Знаю». И перечислил. «Что с ним делать? Он все понимает! Ну работай». И я работал! А через три года и запел, и затанцевал...
Сессии мы уже со второго курса сдавали спектаклями. Это при том, что на обычном курсе спектаклями сдают только выпускные экзамены.
«В твоей жизни все люди появляются и все события происходят только потому, что ты их туда притянул. И то, что ты сделаешь с ними дальше, ты выбираешь сам».
А заканчивали учиться они уже здесь, в Старом Осколе. Как ни странно, но существованием театра наш город обязан юношескому максимализму новой самостийной Украины. В начале 90-х весь Крым, как известно, перестал быть частью большой державы. На севастопольский театр стали наседать: «А что это вы на русском языке играете?» — «Да не учили мы украинский! Не преподавали его в Севастополе!», — «неубедительно» отвечали те. Ситуация сложилась тупиковая: для России они были украинским театром, что усложняло вопросы с гастрольной деятельностью, а для Украины — наоборот, русскоязычными отщепенцами.
— Мы как-то узнали, что Старооскольская администрация хочет создать городской театр — продолжает вспоминать Сергей. — Приехали сначала с гастролями. Попробовать. Не было уверенности, что переедем насовсем. В первый раз нас было 25 человек. А когда вопрос о переезде стал ребром... Не все решились. Кто-то не поехал по семейным обстоятельствам. Многие потом вообще сменили деятельность.
Долго катались туда-сюда. На зиму — в Оскол, летом — в Севастополь.
Начинали с кулис на веревочках. Стали набирать свои курсы молодых актеров, направлять их в родное Ярославское училище. Качественно изменился репертуар, усиленный приехавшим в город еще одним талантливейшим режиссером — Семеном Михайловичем Лосевым. Возобновилась гастрольная деятельность: Воронеж, Питер, Москва... Пошли премии, признание.
— Это стало глотком свежего воздуха. Настоящая театральная жизнь! Обмен опытом. Иногда стоит даже плохой спектакль посмотреть, чтобы понять, как не надо делать. А что говорить про хорошие! Вот, к примеру, орловский театр: там ребята — просто супер! Смотришь и понимаешь: вот бы к кому прикоснуться, с кем поработать, поучиться...
«Когда ты учишься — ты лишь открываешь для себя то, что ты давно уже знаешь. Когда ты совершаешь поступки — ты показываешь, что ты действительно знаешь это. Когда ты учишь — ты лишь напоминаешь другим, что они знают все это так же хорошо, как и ты».
В январе 1998 года Лысенко ставит моноспектакль «Простые житейские истории» по рассказам Михаила Веллера.
— Как ты отважился попробовать себя в режиссуре?
— Кто сказал, что я занимаюсь режиссурой? Я просто, как бы это сказать... Следящий, смотрящий. Могу посмотреть, посоветовать. Но ни о какой режиссерской точке и речи нет!
— А «Простые житейские истории»?
— Это отдельный случай. Исключение, подтверждающее правило. Это вообще был творческий эксперимент. Не более. Я и подумать не мог, что буду играть его потом 10 лет. Он совершенно не вписывался в репертуарную политику. Но зрителям понравилось, и спектакль живет...
— Ты, насколько я знаю, являешься еще и педагогом по актерскому мастерству...
— Я не верю в воспитание, педагогику как целенаправленный процесс. Специфика нашей профессии такова, что научить нельзя. Можно научиться. Я стараюсь что-то объяснить, показать на своем примере. Те, кто хочет, возьмут и что-то впитают. Я им говорю: «Вы от меня отличаетесь только тем, что у вас каждый день прибавляет жизнь, а у меня отнимает. Мне некогда заниматься ерундой! Некогда!»
А вообще, не в городе Театральске мы живем. И то, что люди приходят поступать в театральный институт — значит не все потеряно. Причем, им же объяснили, что зарплата низкая... Я на первых встречах всегда предупреждаю: «Милые, родные... Субботы, воскресенья, пикники с шашлыками, дни рождения, свадьбы — ни в одном культурном мероприятии друзей и родственников мы не участвуем. Мы про-ле-та-ем! Мы работаем в эти дни! Согласны?» Говорят: «Согласны». Конечно, это не та публика, которая у Станиславского обещала «пыль со сцены в ладошку сметать». Как правило, проходит полгода, и они себя чувствуют сложившимися артистами. Начинают привередничать: «А что это за роль? Что это я тут буду делать?» Ты попробуй. Ты же в школе не начинал сразу сочинения писать. Ты же рисовал палочки...
Но то, что они пришли, уже хорошо. А что получится... Осознание профессии приходит позже.
«Твоя совесть — это мерило искренности твоего желания быть самим собой...»
— Как ты относишься к полупустым залам? Бывает ведь такое...
— Я не вижу полупустых залов. Я вижу полуполные. Это как санитарный самолет. Какая ему разница: 30 человек везти или троих? Люди пришли, а я вышел, посмотрел: «А, мало народу. Отменяем». Бред! Они больше никогда не придут! Будет в зале один человек — я буду играть для одного.
— Что есть Гамлет для Лысенко?
— Любая роль чему-то учит, чем-то обогащает. Можно получить роль по блату, но нельзя по блату ее хорошо сыграть.
— Но ты же оцениваешь: вот это я смогу отлично, это — хуже, это — мое, это — нет...
— Не попробуешь — не узнаешь. Я никогда не говорю своим коллегам, что они играли ниже своих способностей, потому что никто не выходит на площадку халтурить. «Не стреляйте в тапера, он играет, как умеет». Все играют на пределе своих сил. Не получилось? Ну, вот значит, столько было сил. Я никогда не знаю, как сыграю. Я могу примериться, как сыграть, но как это будет выглядеть...
— Что тебе важнее: как это будет выглядеть или сам факт, что ты попробовал?
— В своей жизни я уже столько перепробовал. И это мимо не проходит. Но мне, конечно, нужен результат.
— Как ты понимаешь, что спектакль, роль удались?
— Во-первых, это видно по глазам зрителей. А во-вторых, это, когда после спектакля продолжаешь думать о роли. Не просто ушел со сцены и думаешь: «Фу, слава Богу, все закончилось...»
— А у тебя так бывает?
— Было как-то. Я не хочу сейчас подробно разбирать эту постановку, тем более, что она уже не идет. Но там, как мне казалось, изначально была неправда.
Если спектакль удачный, он тебя не отпускает, и ты продолжаешь думать над ролью, хочешь ее как бы усовершенствовать. Вот это удача, я считаю.
— Ты волнуешься перед выходом на сцену?
— Волноваться надо на репетиции. А перед выходом... Надо уже идти и работать. Есть другое ощущение. Не страх. Может быть, опасение. А имеешь ли ты право это делать? А будет ли это интересно зрителю? А не испортишь ли ты эту вещь? Мне как-то сказал Георгий Штиль, актер БДТ, ну а ему, возможно, Товстоногов: «Артист — как доктор. Хороший актер лечит, плохой — калечит». Я запомнил это на всю жизнь. И у меня вот это постоянно: не стать плохим артистом. Можно ведь отшибить людям на всю жизнь желание ходить в театр. И это самое меньшее. Ты выходишь на сцену. В зале 300 человек сидят. Ты что-то не то сделаешь, не то скажешь, и 300 человек «заболеют».
«Если ты немного потренируешься, живя как придуманный персонаж, ты поймешь, что придуманные герои иногда более реальны, чем люди, имеющие тело и бьющееся сердце».
— Как сыграть то, что никогда не чувствовал?
— Нужно понять причины, которые подвели человека к этой ситуации. Прочувствовать. У нас говорят, чем подробнее артист, тем он способнее. Можно просто дверь открыть, а можно, открывая, думать, кто за ней. Зачем ты туда идешь. Можно ключи выбирать. Можно ключи выбирать и думать, кто стоит за дверью. Чем подробнее ты пропускаешь действие через себя, тем интереснее это получается. Иначе это просто радиотеатр.
— Есть такие роли, из которых сложно выйти?
— Нет, ты что?! Это клиникой попахивает.
— Я вот иногда смотрю, актеры вышли на поклон, а по выражению лиц — они еще в образах...
— Ну, поклоны — это еще часть спектакля. (Улыбается.)
— А какая самая сложная роль для тебя?
— Если бы все сразу получалось, мы бы в Большом театре работали. Каждая роль что-то дает и что-то забирает.
— А любимая?
— Как выделить? Они все для меня, как дети.
— Как ты относишься к проблеме амплуа?
— Амплуа — это смерть. Чем хороша режиссура и Оршанского, и Лосева, они все время ломали стереотипы. Все время что-то меняли. И давали роли на преодоление. Только привык к роли весельчака, эдакого парня «гопцаца». Так они тут же тебе — на какую-нибудь драматическую роль! Такую, что аж кости трещат!
Самое главное в актерской профессии это учеба, которая никогда не заканчивается. «Я все знаю» — не про меня. До многих ролей нужно дорасти. Иначе роль можно испортить.
— Как театральная жизнь пересекается с нетеатральной? Сколько театра в частной жизни Сергея Лысенко?
— Расскажу историю. Ехали мы как-то в очередной раз из Севастополя в Старый Оскол. Ну, а что значит для актера дальняя поездка в автобусе? Правильно — шанс выспаться. То есть сели и выключились всем составом. А с нами ехала какая-то тетка. И вот она ехала, молчала-молчала, не выдержала и со вздохом так говорит: «Ой, вот думала — поеду с актерами, всю дорогу будем песни петь». Оршанский открывает один глаз и изрекает: «И не говорите. Давеча ехал с хирургами — паршивого аппендицита не вырезали».
В нетеатральной жизни я замкнутый молчаливый человек. Так что сцена — это сцена, а частная жизнь — это частная жизнь. Другое дело, что театр занимает практически все свободное время.
«Узы, связывающие твою истинную семью, не являются кровными, они основаны на уважении и радости, открываемых нам в жизни друг друга. Редко члены одной семьи вырастают под одной и той же крышей».
— Каковы взаимоотношения в вашей труппе?
— Раньше было модно говорить: театр — дом, театр — семья. Нет, у нас это не семья и не дом. Тут другое — тут на молекулярном уровне отношения. Наша труппа, наверное, часть меня. А я часть ее. Как один организм. Вот сейчас ушли люди. И без них плохо. Организм болеет.
— Регенерация возможна?
— Да. И самое страшное, что профессия без тебя может обойтись. Будет ли лучше или хуже — это другой вопрос. Но как-то рана все равно затянется. Будет просто по-другому.
Ушел и Оршанский. Конечно, это большая потеря для нас всех. Но пока, слава Богу, есть Лосев — театр жив.
— Каков он, кстати, как режиссер? Можешь охарактеризовать Лосева одним словом?
— Он... отчаянный!
— ???
— У него актеры играют больше, чем могут. Вот ему табуретку поставь. Он этой табуретке что-то скажет, и она будет уходить на аплодисменты. Он может дать человеку то, о чем он сам и не подозревает. Сопротивление зачастую бывает колоссальное. Но он терпеливо, как с ребенком, свою линию гнет. И всегда в итоге оказывается прав! Я это понял уже давно, поэтому у меня особого сопротивления его идеи не вызывают. Я всегда говорю: давайте попробуем, отказаться никогда не поздно.
«Очень легко проверить, окончена ли твоя миссия на Земле: если ты жив — она продолжается».
— Каким тебе видится Старооскольский театр в перспективе?
— О-о-ой... Больная тема. Хотелось бы, чтобы было очень престижно ходить в театр. Для этого опять же... начинать надо с ремонта. Как ни крути, но театр — это все же культурный центр. Додин (Малый Драматический театр) замечательно сказал: «Не может артист находиться в свинских условиях, есть свинскую еду, а потом выходить на сцену и говорить языком Чехова. НЕ может!» То же самое и зритель: не может он прийти в сарай и быть потрясен спектаклем. Прошли времена студий-подвалов. Люди сейчас приходят в театр, чтобы получить комплекс ощущений. Это должно быть престижно, ярко, увлекательно, тепло, уютно. Если это театр-дом, то не нужно его превращать в театр-хлев. Мне бы хотелось, чтобы и театр, и актеры выглядели достойно. Чтобы в театр было трудно устроиться работать...
Можно сколько угодно спорить, есть ли театральные традиции в Старом Осколе. Но о чем говорить, если у нас из 14 наших(!) студентов никто до поступления ни разу не был в театре, кроме девочки, которая ходила в студию.
Говорят, полгорода не знает о существовании театра, а 80% никогда в нем не были. А чему удивляться? Ну не поведет молодой человек свою девушку за полчаса до спектакля в это серое фойе. Что там делать? На фотографии смотреть? Сколько ты на них будешь смотреть?
— Ты не находишь, что бОльшая проблема, в принципе, в уровне духовного развития современной молодежи?
— Давайте развивать духовность! Но что конкретно делать? У меня сейчас есть сборник пьес для молодежи. Полторы тысячи пьес! Там такие тексты! Мне эти слова просто в рот не полезут, не то, что со сцены их говорить. Там жуть! И это проблема всех ТЮЗов страны.
А проблема Старого Оскола в том, что нет кукольного театра. Чтобы люди были привиты к театру с «горшкового» возраста.
— Кстати, а сколько тебе лет?
— 40...
— Нет. Эту цифру я знаю. Насколько ты себя ощущаешь?
— Ну, лет на 25, наверное.
— В общем, мальчишка еще. Вся жизнь, можно сказать, впереди.:) Но что считаешь своим главным достижением за прожитый отрезок?
— У меня дочка растет... Ей сейчас 9 лет. Вот она — главное мое достижение. В этом году, кстати, дебютировала на нашей сцене в спектакле «Последний срок».
— Твой бенефис называется «Спасибо всем». Почему именно так?
— Потому что, действительно, хочу всем выразить свою благодарность. Всем, кто меня любит. И кто не очень. Всем, кто меня формировал и формирует как личность. Всем, всем, всем. А зачем еще бенефисы?
Андрей Дубровин,
газета «Бизнес-центр»
