(«Театральный мир» №3, март 2017 год)
Это был ноябрь 2016 года. Идея этих гастролей принадлежит мне. Бывают события, память о которых необходимо сохранить подробно, тем более театр из Старого Оскола впервые гастролировал в Доме актера в Москве — городе, прославившем имя Бориса Равенских.
В этот вечер зал был переполнен. Я попросила прощения у зрителей за нехватку удобных мест и сказала:
— Надеюсь, ваше желание увидеть спектакль сильнее, чем неуют. Сегодня для меня долгожданный день. Я рада каждому, кто пришел, потому что очень хочу поделиться своим счастьем.
Театр, который вы увидите, находится в старинном русском Городе Белгородчины. Это родина моего великого отца — Бориса Ивановича Равенских. Русского режиссера, которого знают и помнят в России. Десять лет своего большого таланта он отдал театру им. Пушкина и еще десять-Академическому Малому театру. И как сказал режиссер Петр Фоменко: «Было много чего еще». Например, знаменитая «Свадьба с приданым», которую люди ждут и пересматривают десятки раз по разным российским телеканалам. Конечно, этот фильм-спектакль — загадка. Может быть, люди радуются еще одной встрече со своей Юностью, со своей мечтой, без которой человек не живет. Завтра сюда придет Вера Васильева. Это очень важно. Потому что память — это конкретно. Нельзя жить просто по принципу: «Я помню». Я помню, значит, должно что-то происходить. Например, такая удивительная встреча, как сегодня.z
Борис Иванович ушел из жизни, может быть, в самый радостный свой день. Такое бывает. Умирают не только от горя, но и от великой радости. Он очень мечтал о новом юном молодежном театре. Возможно, он видел дальше, чем просто преданный своей профессии труженик. Это был монах-отшельник, фанат театра. Не мог жить без него ни днем ни ночью. Страдая многолетней бессонницей, не мог расстаться с мыслями о нашем русском театре почти ни на час. Я свидетельствую.
Когда Равенских убеждал могущественных чиновников советской поры разрешить ему начать новое молодое дело, ему было очень трудно. Только именитым режиссерам, которые отдали много сил нашему государству, возможно было мечтать о таких дерзких начинаниях. Вместо заявленных Равенских в Малом театре «Бориса Годунова» Пушкина и «Воскресения» Толстого ему предложили другое название — «Целина» Брежнева. Равенских понял, что это цена за новый театр. Он согласился, сделав собственную инсценировку по этой политической брошюре. Это стало его личным раздумьем, поэмой о людях земли. Это была его тема.
После открытия репетиций новой пьесы в Малом театре в последний день своей жизни Борис Равенских шел в ГИТИС к ученикам. Он крепко прижимал к себе папку со своим режиссерским экземпляром, которую никогда не выпускал из рук, а в кармане у него лежал приказ об открытии молодежного театра со своим зданием в Москве.
По его просьбе я купила на центральном рынке ведро белых гвоздик, потому что для него это был праздник. Ему хотелось войти в институт с цветами. Прямо с порога он объявил: «Разрешили!» В этот день Борис Иванович много смеялся, вел себя как двадцатилетний мальчишка, шутил и даже танцевал, рассказывал о своей юности. Потом пошел домой и в подъезде своего дома упал замертво. Как улетел. Впервые в жизни режиссерский экземпляр пьесы выпал из его рук.
Прошло много лет, и мне показалось — несправедливо, чтобы человеческая мечта, тем более если она принадлежит большому художнику, растворилась в воздухе. И вот однажды меня словно кто-то позвал: «Вспомни, как Мейерхольд внушал юному Равенских, своему любимому ученику: «Помни о корнях своих, но иди вперед!» И подумалось: «Как же это совместить? «Иди вперед» — это понятно, это мечта о будущем молодежном театре. А как помнить о корнях? И вдруг озарило — Старый Оскол! А есть ли там театр? Должен быть! А как он называется? Вхожу в Интернет и вижу: театр для детей и молодежи. Молодежный театр! Именно так, как Борис Иванович хотел назвать свой. Боже мой!»
Я знала, что в конце жизни отец мечтал оставить главные академические театры Москвы — он им отдал слишком много таланта и здоровья. Там им были созданы великие спектакли, такие как «Власть тьмы» Л.Н.Толстого, а также ставший легендой Малого театра «Царь Федор Иоаннович» А.К. Толстого – о том самом государе, сыне Грозного, по указу которого был основан Старый Оскол.
Уникально здание театра в Осколе. Это бывшая Духовная семинария в самом центре города на высоком холме, с огромной перспективой на невероятной красоты дали: белые меловые холмы. А совсем рядом Курская магнитная аномалия, с которой так часто сравнивали самого Равенских, ведь он сам зашкаливал во всем: и в отрицании, и в утверждении, — как магнитная стрелка компаса на этой уникальной земле. Не случайно Бориса Ивановича называли самородком, сыном земли.
Театр в Осколе словно сердце и мозг города. Такова архитектура. Выходишь из здания и оказываешься на смотровой площадке, а на самом театре есть эмблема — черно-белое солнце с сильными энергетическими лучами. Когда я увидела это впервые, вспомнила, как Равенских любил мысль нашего зна-менитого золотоискателя и писателя Олега Куваева: «Цель жизни человека — излучиться до конца». И вот этот символ: черно-белое солнце на театре с лучами во все стороны земли, а вокруг белый мел и черная руда — стал словно подтверждением этой мысли. «Излучиться до конца» — не это ли задача любого творческого человека, кто бы он ни был по профессии, а тем более молодого театрального коллектива. Ведь театр необходим человеку, потому что это та самая кафедра добра, к которой тянешься душой, которая может вести за собой и излучать свет. И тогда выходящим после спектакля зрителям хочется еще долго смотреть в те бескрайние дали, куда невольно глядишь, выходя из оскольского театра. Потому что человек не может не мечтать, не любить, не удивляться, не радоваться. И все это дарит театр. Взглянув еще раз на черно-белое театральное солнце, я подумала: «Как все сходится порой в одну точку. Просто надо уметь видеть и слышать». В Старом Осколе услышали...
Я написала исповедальное письмо Семену Михайловичу Лосеву, художественному руководителю театра Старого Оскола. Города, гдеРавенских окончил Среднюю школу, получил аттестат с поразительной записью от своих учителей: «Проявил особую склонность к драматическому искусству». Как жаль, что сейчас таких записей семнадцатилетним не оставляют. Борис Иванович хранил этот документ как мандат, как путевку в жизнь. Семен Михайлович Лосев откликнулся всем своим сердцем и по сей день свято относится к идее присвоить старооскольскому молодежному театру имя его знаменитого земляка.
Лосев очень тонкий и интеллигентный режиссер, ученик Товстоногова, все свои силы отдающий театру. Я сказала ему:
«У нас разные боги. У вас — Товстоногов, у меня — Равенских. Но оба они гиганты одной культуры и одних духовных ценностей».
В музей города я отдала много архивных документов отца. Недавно там прошел вечер памяти Равенских, где собралось много горожан. По местному телевидению был показан фильм о нем — «Драматическая песня». Совет народных депутатов Старого Оскола принял решение присвоить 17 марта 2016 года театру имя великого русского режиссера.
Я очень благодарна людям, которые с огромным вниманием и теплом отнеслись к памяти Бориса Ивановича и ждали этого дня вместе со мной. Это председатель правления Белгородского отделения СТД Виктор Иванович Слободчук и возглавляющая филиал Российского Фонда Культуры в Белгороде Раиса Сергеевна Фирсова. Конечно, большой радостью стал для меня телефонный звонок главы Старого Оскола Александра Викторовича Гнедых, который сообщил нашей семье о присвоении театру имени Равенских. Мэрия и театр — это два соседних здания. Все этапы капитального ремонта театра мэр контролировал лично. Открытие трех сценических площадок, завершающие отделочные работы великолепных фойе к международному дню театра стали делом чести и строителей, и администрации города. Низкий всем поклон.
В беседе с Александром Викторовичем мне показалось, что глава Старого Оскола по-настоящему верит, что роль культуры в жизни людей огромна и значимость талантливого театра для горожан велика. На подаренной мэру книге «Режиссер Борис Равенских» я написала, что очень надеюсь на то, что память о большом национальном художнике, прославившем свою Родину, будет достойной в городе его юности. И процитировала крылатые слова Равенских: «Театральный спектакль надо строить не так, как дом, а как строят город». Может быть, поэтому зрители смотрели спектакли этого режиссера по многу раз, унося в душе свет и мужество жить.
Я долго размышляла, что же это такое — государственная поддержка национального таланта. Говорят, она необходима, чтобы не произошел разрыв с корневой культурой. Уверена, что речь идет не только о молодежи, а еще и о достойной памяти тех земляков, чей талант является национальным достоянием. Потому что они оставили великое наследие и стали гордостью своей земли. В книгах о Равенских, в оставшихся видеозаписях его спектаклей есть много бесценных уроков мастерства и лучезарной энергии, которых хватит на многие годы новым поколениям актеров и зрителей. Я верю — энергия великих художников не умирает, она ведет по жизни тех, кто соприкоснулся с их творчеством. Их имя может стать путеводной звездой на долгие годы.
Коллективу Старооскольского театра 20 лет. Это прекрасные люди, которых я полюбила всей душой. И моя мечта была познакомить москвичей с этой ставшей дорогой для меня труппой. Очень хотелось, чтобы они приехали в столицу на гастроли, и это состоялось.
Первый спектакль, который увидели на Арбате, в Доме актера, был «Наполеон». Когда я его смотрела, вспомнила: Равенских очень любил романс «Гори, гори, моя звезда». Мне показалось, спектакль Лосева о том, что у человека, особенно если это странная, таинственная личность, есть звезда, которую он один видит, которой обречен вечно служить и которая ведет его за собой. Глупо, наверное, проводить аналогии между юным Наполеоном и молодым Равенских, но что же это такое, когда мощную личность ведет звезда? По-моему, спектакль об этом. А о чем еще? Лучше увидеть, но в хронике можно попытаться рассказать, во всяком случае, передать впечатление.
«Версия легенды» — так красиво и поэтично определен жанр пьесы и спектакля Семена Лосева «Наполеон. 12 мая 1796 год». Он был вдохновлен фантазией и талантом всех его создателей, а еще Бернардом Шоу и документами эпохи.
Конец XVIII века. Италия. Первые сцены спектакля переносят зрителя в богатое событиями удивительное время, словно делая его очевидцем. Во всяком случае, сразу веришь актерам, так просто, органично, но властно втягивающим зрительный зал во все перипетии и интриги.
Маленькая харчевня где-то в эпицентре военных действий. Здесь остановился молодой генерал, главнокомандующий французской армией.
Актер Сергей Криницын сразу же покоряет обаянием собственной личности и уникальным сходством с Наполеоном. Несмотря на жесткость изречений — «у политика нет сердца, только голова», «когда о политике говорят, что он добр, значит, он ни к черту не годится», — Криницын будто скрывает какую-то главную человеческую составляющую своего героя. Он неоднозначен, загадочен и сложен. Он страстно влюблен. Ежедневно пишет письма Жозефине, проклиная славу и честолюбие, которые отделяют их друг от друга. И вот неожиданное признание героя: «Если ты меня уже не любишь, мне нечего делать на земле».
Но долгожданная Жозефина (Юлия Арсенова) так и не приедет к Бонапарту в Италию, а как наваждение, как мираж возникнет где-то чуть правее и выше сценической площадки, будто в другом измерении. Она — мечта, греза для Наполеона, но ее диалоги с членом французского Конвента Баррасом (Андрей Горшков) представляют зрителю вполне реальную, земную женщину со своей тайной закулисной жизнью.
На сцене же появляется вовсе не Жозефина, а совсем другая героиня. По первоначальной версии Его превосходительства — шпионка австрийской армии, похитившая личную переписку самого главнокомандующего.
Но коллизия и жизни, и пьесы оказывается сложнее и тоньше. Неизвестная дама становится весьма скоро из врага почти другом, внушая Наполеону, что он «избранник судьбы, который должен стать императором Франции, тот самый метеор, который призван не сгореть, а озарить свой век». В ответ на столь высокие оценки, почти аскетично, но искренне и умно (такова палитра актрисы Марины Федорищевой) раздаваемые таинственной незнакомкой Бонапарту, он тоже весьма искренен и откровенен. Он говорит с ней о любви, где «как на войне нужно быть внимательным до конца». Говорит об истинном героизме, который, по его мнению, заключается в том, чтобы «быть выше злосчастий жизни».
Запомнилось еще одно откровение молодого Наполеона: «Предчувствие — глаза души». Вот, пожалуй, из чего соткана внутренняя жизнь героя Сергея Криницына. Предчувствие как сжатая пружина нагнетает напряжение и действия, и атмосферы спектакля. Аплодисменты москвичей, не разрушая ее, постоянно сопровождали действие.
Возможно, единственная любовь Наполеона, как выяснится по ходу спектакля, окажется «милым, тщеславным, сумасбродным созданием». Не об этом пьеса, наполненная и горечью, и юмором, и глубокими мыслями. А еще какой-то щемящей ностальгией по идеалу. Это о человеке, способном увидеть свою звезду, которая хранит его и ведет за собой. Она яркая, но невидима другими. «Сказка какая-то! — воскликнет Наполеон. — Но если она придумана, то придумана хорошо». И нам, зрителям, очень хотелось повторить это вслед за героем пьесы, думая о спектакле, который так тонко и трепетно сыграли старооскольские актеры.
Спасибо всем участникам, среди которых запоминаются житейски мудрый лавочник Джузеппе (Александр Гаврилов), его супруга (яркая, невероятно органичная, обаятельная исполнительница роли актриса Евгения Яврумова), по-детски наивный, доверчивый и добродушный поручик Егор Лифинский.
Низкий поклон, конечно же, создателям спектакля: режиссеру-постановщику Семену Лосеву, художнику Татьяне Сопиной и художнику по костюмам Татьяне Скуридиной.
Как прекрасно, что в Доме актера существует традиция обмениваться впечатлениями после увиденного. Когда кончаются поклоны, участники спектакля не уходят со сцены. К актерам выходят актеры, которые стали в этот вечер зрителями, и делятся своими мыслями и чувствами. Чтобы не разрушать эффект присутствия, позволю себе то, что прозвучало по окончании спектакля, представить тоже в виде хроники.
Ведущий вечера, режиссер Павел Тихомиров, приглашает на сцену актрису, с юности знавшую Бориса Равенских, Народную артистку России Зою Зелинскую.
Она сказала:
— То, что я увидела, красиво, волшебно и талантливо. Как же это можно было сделать в небольшой театральной гостиной?! Здесь все работает: и старинный гобелен-задник, и занавес, и даже стильные ножки стола. Это изумительно. Об говорить, потому что это сложнейший материал. И он освоен с большим мастерством и виртуозной техникой диалога и мизансцены. Актеры с блеском овладели этим труднейшим текстом — я не знаю, кто сейчас смог бы это сделать. Такой спектакль нам бы в Художественном театре увидеть. Я хочу поздравить семью Равенских с таким событием. Как Борис Иванович был бы рад!
Мне повезло, как и всем, кто видел Бориса Ивановича Равенских хоть раз на репетиции. Он не ел, не спал, работал день и ночь. У меня до сих пор в ушах его голос. То, что я расскажу, было во время репетиции «Свадьбы с приданым».
Он сидел где-то с боку в углу зала и вдруг сорвался с места и выбежал на сцену. Взъерошенные волосы, пиджак нараспашку. Подлетает к Васильевой, и я слышу такой текст: «Ой, Вера, Вера, Вера! Ты как будто замороженный судак, лежишь и шепчешь: «Купите меня, купите! А тебя, Вера, никто не покупает». У него был бешенный темперамент. Я тихо выползла из зрительного зала, не знаю, чем дело кончилось. Стою за кулисами с вытаращенными глазами. «Что это было», — спрашиваю. А меня успокаивают актеры: «Да она его любит, очень любит». Да, актеры Равенских обожали, особенно женщины.
Я поздравляю Москву и Старый Оскол, что на земле есть такой прекрасный театр! Браво!
Одним из будущих режиссеров театра, о котором мечтал Борис Равенских, должна была стать его ученица, ныне режиссер Театра им. Пушкина Надежда Аракчеева. И, конечно, ее приветственное слово стало необходимым, особо дорогим проникновенным трепетным напутствием нашим гостям, актерам Старого Оскола:
— Много лет назад Борис Иванович хотел, чтобы мы, его ученики, и любимые актеры ГИТИСа стали новым молодым театром. К сожалению, этого не произошло. Я, конечно, очень волновалась, когда шла сегодня в Дом актера, чтобы познакомиться с вашим театром. Я очень рада, что увидела все, чему нас учил и что исповедовал Равенских: это прежде всего искренность, душевность, молодость, юмор, интеллект, интеллигентность и талант. Я очень благодарна вам, ребята, и вашему руководителю за мудрость и чуткость. Браво!
Всех выступающих очень тепло своими аплодисментами поддерживали зрители. Их лица трудно забыть. Завершающее слово в первый гастрольный день принадлежало Семену Лосеву:
— Я не буду говорить, что видел много спектаклей Бориса Ивановича. Но «Царя Федора Иоанновича» смотрел во всех составах: и со Смоктуновским, и с Соломиным, и с Марцевичем. Спектакли Равенских потрясали. Как разгадать это главное качество? Как потрясать? За счет чего? Каждый раз это загадка. И ее нужно решать. У Бориса Ивановича есть одна мысль, которая сопутствует нам: хороший спектакль тот, после которого ты долгое время ни о чем другом думать не можешь.
Вот на такой высокой ноте закончился показ спектакля о Наполеоне, о котором я действительно много думала и впечатление от которого не проходит по сей день. Иначе не решилась бы так подробно писать о нем.
Наша память безошибочно порой отбирает события, которые хранит долго. Может быть, поэтому, глядя в прекрасные лица людей, пришедших, несмотря на ноябрьскую непогоду, в дни гастролей старооскольского Театра для детей и молодежи им. Бориса Равенских в Дом актера, мне так хотелось сказать всем слова благодарности. И еще раз признаться в том, что это очень счастливый момент моей жизни.
Во второй день гастролей был представлен моноспектакль Сергея Лысенко — он же исполнитель главной роли по пьесе драматурга Танкреда Дорста «Я — Фейер6ах».
Лицо этого актера я запомнила по многочисленным фотографиям в театральных буклетах. У него говорящие глаза. Мне очень захотелось познакомить его с московскими зрителями, а, как известно, знакомятся с актерами, когда видят их на сцене. Мне показалось, что это должна быть очень важная встреча.
«Я, Фейербах» — это пронзительная исповедь человека, жизнь и любовь которого — это театр. Сюжет прост. Актер приходит на встречу с господином режиссером. Тот опаздывает, а, может быть, вообще не собирается приходить. Ожидание рождает мучительно откровенный разговор о профессии, ставшей судьбой; о любимых ролях; об успехе. Это рассказ о ничтожестве и величии человека, который однажды решил стать актером и заплатил за это всей своей жизнью.
Артиста Фейербаха, не считая нас, зрителей, слышит только помощник режиссера. Он почти не виден, сидящий где-то в кулисе и бросающий короткие бескрасочные реплики, скупо, почти равнодушно поддерживающий диалог (филигранная работа Александра Гаврилова).
Монолог артиста мог бы, наверное, и вовсе не иметь слушателей, но, если актер оказался на сцене, он должен с кем-то говорить. Душа его мыслит вслух и сердце не дает ему молчать. И если на сцене светло, а в зрительном зале темно и тихо, значит, этот голос обязательно кто-то услышит. Потому что бывают моменты, когда нельзя оставлять художника одного наедине с его жизнью.
Пьеса Дорста в исполнении Сергея Лысенко — это страстный, нет, не монолог, а именно диалог со зрителем, который приходит в театр и способен понять, что талант и призвание — это особый редкий дар и его надо ценить. Я счастлива, что на белгородской земле есть театр, размышляющий об этом. Однажды Равенских сказал: «Я не люблю, когда в театре мне могут рассказать то, что могу узнать от соседа на кухне. Театр должен позвать за собой людей, которые пришли в зал. Сцена все-таки чуть-чуть над ним, выше». Я счастлива, что судьба подарила мне встречу с Семеном Лосевым. Он не мыслит свою жизнь в театре без тех ценностей, без которых не мыслил жизнь в искусстве Равенских: совестливость, исповедальность, образность.
Приветствуя москвичей перед началом спектакля, Семен Михайлович сказал:
— Прежде всего я хотел бы от всего нашего коллектива низко поклониться Вере Кузьминичне Васильевой, попросить вас поаплодировать ей и поблагодарить за то, что она пришла на встречу с нами. У нас идет спектакль «В день свадьбы». Там есть сцена «вечернее застолье перед свадьбой». И что мы поем? «На крылечке твоем». (Аплодисменты в зале.)
Я должен сказать несколько слов об актерах, занятых в спектакле «Я, Фейербах». Они корифеи. Я даже не могу называть их просто по именам, хотя для меня они дети. Это Александр Павлович Гаврилов и Сергей Александрович Лысенко, который раз в пять лет обязательно выпускает моноспектакль в нашем театре. По Веллеру, по Искандеру и вот сейчас по Дорсту, этому странному автору. Я в эту работу не вмешивался. Это самостоятельная, личностная работа.
Если мне кажется, что материал достоин репертуара и уровень актерского мастерства меня не коробит, как правило я не вмешиваюсь. Считаю, что могу только повредить, помешать.
Сергей Александрович — человек-театр. Он может сам создать декорацию, сам ее смонтировать, он прошел все наши кризисы, именно этому театру он посвятил жизнь. В пьесе «Я, Фейербах» он играет человека в обстоятельствах, когда талант никому не нужен. Увидев спектакль с этой темой, я не задавал себе вопроса, включать его в репертуар или нет. Это тема времени.
А недавно эту пьесу Сергей Лысенко сыграл на международном орловском фестивале. И мне позвонил мой сокурсник, тоже ученик Товстоногова, и спросил: «Сколько времени ты работал над спектаклем?» — «Вообще не работал». — «Ну, тогда ты счастливый человек: у тебя в театре есть такой актер и такая личность».
По окончании спектакля заслуженная актриса России Людмила Иванилова призналась, что потрясена увиденным до глубины души:
— Какое счастье, что Шура Равенских открыла нам театр Старого Оскола, что произошла эта вольтова Дуга. Мы все очень много приобрели от этой встречи.
Сергей Лысенко тоже сделал ответное признание:
— Без моего партнера и друга Саши Гаврилова ничего бы не получилось. Красноречивее его никто молчать не может. А потом ему просто некуда было деваться — мы родились в один день. Пять лет я смотрел на текст пьесы, перекладывал его с места на место, спал на нем, а потом за один понедельник мы с партнёром собрали спектакль, и получилось то, что вы увидели. Спасибо вам за теплый прием!
Признаюсь, что для меня, дочери Бориса Равенских, все это было больше чем гастроли. Это была встреча с чудом и осуществление мечты. Я очень благодарна людям, которые помогли и в самой идее, и в ее воплощении. Это Лата Паули, Павел Тихомиров и Ирина Москаленко.
Конечно, настоящим откровением стало заключительное слово народной артистки СССР Веры Кузьминичны Васильевой:
— Дорогие друзья! То, что вы сыграли, мне очень понравилось. Вы донесли все безумие актерской профессии. Потому что она и вправду сумасшедшая, прекрасная и трагическая. А Сергей Лысенко удивительно тонкий артист. (Аплодисменты.) Я представляю его в очень интересных и очень разных ролях. Он их достоин. Бог даст, может быть, это случится в жизни, потому что он талантлив и работоспособен.
Замечательно, что вы приехали из этого небольшого, но прекрасного города и показали нам настоящее чистое искусство. Вы не хотели поражать, это была правда духовной актерской жизни. Спасибо, что погрузили нас в это волшебство.
Ваш театр теперь носит имя Бориса Ивановича Равенских. Меня связала с ним «Свадьба с приданым». Прошло уже почти шестьдесят лет, казалось бы, можно и забыть. Но забыть невозможно, потому что ставил режиссер гениальный. Это удивительная личность. Если он озарял собой человека, то это уже на всю жизнь. Так Равенских озарил мою жизнь, и я ему безумно благодарна. Очень хочется, чтобы люди знали и понимали, что у нас в России бывают такие странные романтические и трагические фигуры в искусстве. Дай Бог вашему театру успеха.
Когда Вера Васильева это говорила, мне вспомнились прекрасные слова из только что увиденного спектакля: «Если мы людей вспоминаем, значит, они живы». И подумалось: «Если жива память о человеке, страстно любившем театр, а еще свою родную землю, если на этой земле живет и приносит людям радость театр его имени, значит, жив для многих поколений и он сам — российский гигант режиссер Борис Равенских»
